Договорная подсудность в Древней Руси

             Правовой основой возникновения третейского способа разрешения споров в Древней Руси, как и в Древней Греции, Риме, Германии, является обычай. «Несомненно, что в течение всей эпохи господства обычного права, наиболее распространенной формой суда была форма третейская и другие родственные ей формы договорного разрешения споров»[1]. Сравнивая ее с аналогичной формой, описываемой в немецкой литературе, Н. Л. Дювернуа пишет: «Третейской форме в немецкой юридической литературе иногда дают значение основного типа, по которому со временем развивается весь порядок отправления правосудия в государстве. Так смотрит Иеринг на образование римского процесса. Он хочет сказать, что в римском праве господствует принцип субъективной воли, что судья там не начальник, что он судит потому, что стороны сами хотят его суда. Этой чертой римского процесса он оттеняет энергический характер римской личности и противополагает его робкой покорности перед волей начальства, которой в иное время и у иных народов может быть определяем характер процесса. Начало договорное проходит через все процессуальные стадии (Geist, §12)»[2]. И далее: «Ни один дружественный договор не заключался без особого условия о лице, на которое стороны возлагали разбор могущих возникнуть распрей»[3]. Третейская «форма разбирательства – необходимая на той ступени истории права, где источник его есть преимущественно право обычное, т.е. право, лично сознаваемое каждым. Тут личность судьи имеет большое значение, и влияние сторон на выбор его составляет существенную гарантию правосудия»[4].

В сравнении русской формы суда третьих с немецкой, римской и греческой формами третейских судов, мы видим общие признаки, которыми характеризуется третейский способ разрешения споров в эпоху обычного права. Во-первых, обращение к «третьим» относится на усмотрение тяжущихся сторон, их «субъективную волю». Во-вторых, основой для третейского разбирательства является договор. «Суда может не быть, когда его не хотят обе стороны. Если есть договор, тогда может быть и суд»[5]. В-третьих, спорящие лица равны перед судом. В-четвертых, судьи выбираются из числа «добрых людей», решение которых является окончательным и обязывает стороны ему подчиниться. В-пятых, сами стороны выбирают форму судебного процесса: «всякий шаг процесса оттеняется договорным характером»[6]. При всей простоте нравов и договорной форме разрешения споров, встречаются и любопытные элементы упрощения судебной процедуры, сравнимые с современной формой подчинения споров регламенту постоянно действующего третейского суда и его окончательному решению: «Стороны срекаются, уговариваются, или обещаются стать на суд (отсюда – срок или сречка, так же как от отрекаться – отрок). Одна рядная грамота изображает нам так начало процесса: оба истца вместе ставят подвойских и идут к суду (А. Ю., № 257,I). Между ними не существует никаких отношений кроме договорных, кроме обоюдного желания судиться. Как только они пришли на суд, судьи требуют, чтоб оба целовали крест на Судной грамоте. Это как бы компромисс, в силу которого они хотят подчинить себя приговору суда… Судная грамота есть не более, как нормальный и всеобщий компромисс… В конце грамоты мы видим, что судьи «обещаются к суду» так же, как сами стороны; против судьи, если он не пришел к суду, дается обетная грамота»[7]. В-шестых, третейский способ разрешения споров противопоставлен публичной, княжеской форме отправления правосудия (в Древней Греции – суду присяжных). Княжеская форма судебного разбирательства является не единственной публичной формой суда, так как есть еще вече (в новгородском процессе и, с некоторыми отличиями, в псковском процессе[8]). Но если княжий суд стоит над волостью, и, при определенных условиях, формой наказания является штраф в пользу князя, то при третейском способе урегулирования тяжбы к нему прибегают отдельные лица, группы лиц и т.п. внутри общины (волости и т.д.), т.е. равные между собой субъекты. Штраф, как санкция за нарушение договора, не взимается, а определяется виновный, который теряет права на спорный (материальный) предмет. Но штраф все-таки есть и в третейском способе разрешения спора, являясь обеспечительной мерой на случай уклонения стороны от суда. При нематериальном предмете иска (например, ударе), устанавливается «справедливая» компенсация за нанесенную обиду – пошлина (сумма компенсации и ее вид, установленные обычаем – так пошло). Суд на вече есть суд общинный со всеми элементами третейского суда. В более позднем значении этот элемент третейского суда можно сравнить с положением в акционерном праве (купеческая юрисдикция), где роль суда для спора между акционерами может выполнить собрание акционеров или третейский (корпоративный) суд. «Там…, где торговля оказывалась значительно развитой, где устанавливались тесные и постоянные сношения с иностранцами, зарождается и идея специального коммерческого суда. Так случилось именно в Новгороде, где готы и немцы имели свои особые дворы, окруженные высоким и крепким забором, свои церкви, в которых складывались товары, свой собственный корпоративный суд. Одинаковость бытовых условий, а также иноземное влияние привели в Новгороде к возникновению торгового суда. Здесь мы встречаемся с делением торгового класса на корпорации (сотни). По уставной грамоте, данной в 1135 году князем Всеволодом Мстиславовичем, была организована при церкви Иоанна на Опоках купеческая корпорация, члены которой носили звание «пошлых» купцов. «И аз князь великий Всеволод поставил есми Святому Ивану три старосты от житьих людей и от черных тысяцкаго, а от купцов два старосты, управливати им всякие дела Иванская и торговая и гостиная, и суд торговый; а Мирославу посаднику в то невступатца и иным посадникам, в Ивановское ни в что же, ни боярам Новгородским»[9]. Мы видим в этом органе соединение административных и судебных функций[10]. Этот акт является одновременно и одной из первых форм правового регулирования, где князь, как публичная власть создает условия, а местные самоуправляющиеся общины реализуют свои полномочия в установленных князем рамках. Далее, применительно к акционерным предприятиям середины 19-го века Шершеневич Г.Ф. пишет: «В т. X, ч. I, изд. 1857 года, когда акционерные предприятия не признавались ни в каком случае торговыми, «все споры между акционерами по делам компании» разрешались или в общем собрании акционеров, или в третейском суде»[11].

Обычное право того периода не знает конфиденциальности процесса. Напротив, процесс всегда открытый, и, в отличие от современного процесса, опирающегося на письменные доказательства, опирался на свидетельские показания, и чем больше свидетелей, тем лучше. Еще один факт, требующий сравнения. В отличие от современного и от римского порядка призвания к суду ответчика, третейский суд Древней Руси ставил на суд истцов. «А который человек поручится за друга в серебре, а имеет тот человек сочит на поручнике своего серебра, и тот истец, по ком рука дана, вымет против своего истца рядницу, а молвит так: аз, брате, тобе заплатил то се(ре)бро за тою рукою, а у мене и рядница што ему не сочит истьцу на исце того серебра, ни на поручники, ино тая порядня повинить, аже в лары не будет в ты ж речи, а исцу знати поручника в своем серебре, кто по ком руку дал»[12]. Проигравшая спор сторона превращалась в ответчика (в современном понятии - должника) в процессе исполнения решения. Это накладывало отпечаток на процесс разрешения спора: показания истцов для суда безразличны, суд верит не им, а свидетелям, послухам, видокам (в значении очевидцев). Они и служили доказательствами. Русская Правда говорит: «Искавшие ли послуха, (и) не налезуть, а истц(ь) начнет головою клепати, то (да)ти им правду железо»[13] (ст. 21). «А на которого послуха истец послется, и послух не станет, или став на суде не договорит в ты ж речи, или переговорит, ино тот послух не в послух, а тот не доискался»[14]. При этом Н. Дювернуа верно описывает значение послухов в процессе, но опускает еще одну их функцию – экспертов. Старожилы, знающие границы владения вотчиной стоя на спорной меже, указывают ее настоящие границы. Это и свидетели, и эксперты одновременно.

            Факт призвания Рюрика с дружиной на княжение в русские земли, кроме традиционной, - политической интерпретации, имеет и иной аспект. Коновалов А.В. обращает внимание в исследовании Н. Дювернуа именно на политический аспект: «…призвание варяжских князей Рюрика, Трувора и Синеуса на княжение на Русь, он (Дювернуа – А.Ж.) объясняет стремлением общества к установлению справедливой – объективной, равноудаленной от противоборствующих социальных групп профессиональной публичной власти»[15]. Дювернуа пишет: «…князь не является только предводителем дружины, чужим человеком среди покоренного народа. Призванные князья заменили собой не родовых владык, ибо их нельзя заменить ничем, а ту непрочную и непостоянную форму соглашений, которая предшествовала соглашению призвать князя (курсив мой – А.Ж.). Призвание князя было первым шагом к выделению государственного права из той безразличной массы прав, которой обладателем до этого чувствовал себя всякий свободный»[16]. Политический аспект очевиден. Но что может означать непрочная и непостоянная форма соглашений? Да и само соглашение призвать князя? Представляется, что термины непрочная и непостоянная форма соглашений означают распри, споры между их участниками, разрешить которые они в силу их равенства между собой не в состоянии, а если в подобные споры втянуты не два или три субъекта (родовых владык), а десяток? Кто их рассудит? В этой связи можно в факте призвания князя на Русь выделить и посреднический, судебный аспект, через который и реализуется политическая функция княжения. Она и вынуждает князей, при разборе споров и междоусобиц «правду давать». «Князья призваны судить по праву (ПСРЛ,т.I, стр.8 и варианты), ибо в усобицах не стало правды между людьми. Обыкновенно власть суда призванных князей сравнивают с судом третейским (С.М. Соловьев, Ист. Рос., т. I, стр. 93)… Точка соприкосновения с судом третьего заключается главным образом в том, что князь является избранным всей волостью судьей: владимирцы называют князей, которых они призвали с юга вольными князьями (ПСРЛ, т.II, стр. 117). Такой же эпитет прибавляют обыкновенно к названию судьи третейским»[17]. Указывая на одну из сторон власти княжеского суда – третейскую, не следует забывать, что он призван был не на определенный срок и не для разрешения определенного рода споров, а являлся постоянным органом политической, административной и судебной власти. Третейская же сторона судебной функции отражается в том, что призвание совершено «с общего согласия нескольких северных племен», что нужен был не пассивный, а «сильный представитель власти», чем обусловлен выбор воинственных людей, а также носила независимый от «туземного населения» характер, не связана с ним никакими отношениями. То, что княжеская власть носит черты публичного суда одновременно с чертами суда третьего, нет ничего случайного. «Форма третейского суда есть несомненно одна из первоначальных форм отправления правосудия. Влияние сторон на выбор судьи составляет такую гарантию правосудия, которая, при недостатке других, должна занимать весьма видное место. Свободнейшую сферу для третейского суда представляла область имущественных отношений. Княжеские уставы в первое время вовсе ее не касались. Краткая Правда говорит почти об одних преступлениях. Если в полных редакциях вдруг появляется много определений, касающихся именно гражданских институтов, то этого нельзя себе объяснить иначе, как свободным развитием этих институтов в практике, под влиянием новых начал религии и с содействием духовенства»[18].

Но не только община, как самоуправляющаяся организация вершит суд и не только князь выводит право и суд за рамки общины и распространяет их на всех свободных. С распространением на Руси христианства формируется и суд церковный, особенно в области личных, семейных, наследственных отношений[19].

Таким образом, третейская форма разрешения споров в Древней Руси была преобладающей. Ее отличие от подобных форм в других европейских государствах состоит в том, что органы власти, в том числе и судебные, избирались из числа граждан, например, Афин (шёфены в Германии), в то время как на Руси эту функцию выполнили призванные князья с дружиной. Второй отличительной чертой российской формы суда третьего заключается в том, что власть князя, одним из элементов которой была договорная подсудность наряду с публичной судебной властью, благодаря договорному характеру с местными общинами или волостями и его независимым по отношению к ним положением, способствовала объединению русских земель. В греческих городах такого объединения не произошло[20]. Князь и самоуправляющиеся волости (города) были равноправными субъектами, на основе договора делегировавшими ему часть властных, в том числе и судебных, полномочий. В частной жизни на Руси и в других странах третейский суд принципиально не отличим. Третье отличие заключается в более раннем влиянии христианства на весь общественный уклад в странах, на которые было оно распространено западной римской, более прагматичной, церковью. На Русь пришло восточное, византийское христианство, обращенное больше к духовной стороне жизни общества и индивида[21]. Это способствовало тому, что личное не имело на Руси такого значения, как, например, в Германии и других европейских странах (вместо суда – рыцарский поединок как средство защиты чести). Поле, формально схожее с рыцарским поединком, является не способом разрешения спора (божья воля, провидение), а одним из средств доказывания, применяемым, в зависимости от предмета спора, наряду с железом, присягой (рота), послухами, крестным целованием и т.д.

Общим в сравнении третейской формы защиты прав в различных странах древнего мира является ее опора на обычай. «В первоначальном обществе, когда оно не знает другого права, кроме обычного, средства защиты от правонарушений составляют самосуд, самозащищение, и, как высшая, но тоже личная или договорная форма разрешения распри – выбор третьего»[22]. На другие схожие черты мы уже указывали.

            Третейский суд в период господства обычного права является абстрактным элементом, объединяющим указанные признаки. А суд вершат живые («добрые») люди. Н.Л. Дювернуа так описывает их: «Старое время имело многие преимущества перед новым. Тогда не было людей, для которых процессы составляют насущный хлеб. Судья заботился только о том, чтоб примирить спорящих. Контроль публичности побуждал каждого быть уступчивым. Голос беспристрастного третьего указывал справедливую меру требованиям. К суду третьих обращались не только частные лица, но также общины, монастыри, владетельные князья и высшее дворянство… Вольными судьями бывали в эту пору и частные лица, бывали и люди, облеченные публичной властью суда»[23]. Это же мы находим и в современном третейском суде. Отличием является необходимость достижения общего согласия судей (необходимости «одначества судей»), так как «решение большинством не в характере Древней Руси»[24]. Если судьи не могут достичь полного согласия, то они должны выбрать себе третьего – суперарбитра. «Тут сами посредники становятся сторонами. Superarbiter судит судей как стороны»[25]. Эти отличительные черты указывают на больший формализм в современном подходе к третейскому способу разрешения споров перед прошлыми веками. Это обусловлено более развитым правосознанием в современном обществе, которое прошлому времени было не свойственно и ограничивалось вековыми традициями. В современном мире обычай не может так активно конкурировать с позитивным правом, как это было в прошлом, хотя его роль далеко не изжита. Да и позитивному праву предоставлено большее значение и влияние перед обычаем, несмотря на обоснованность такого подхода в определенный период истории, искусственно, что и породило противопоставление права («закон – тиран над людьми»[26]) и нравственности (естественным правам). Выбор суперарбитра был обусловлен именно необходимостью достижения общего согласия судей, что не всегда представлялось возможным. По обычаю, преодолеть препятствия к согласию можно тогда, когда над авторитетом судей стоит больший авторитет суперарбитра. Арбитры в такой ситуации превращаются в представителей сторон, посредников. Подчиняясь решению суперарбитра, они обязывают подчиниться ему и тяжущиеся стороны. Формальность современного процесса устранила это препятствие, установив нечетное количество судей и принятие решения простым большинством голосов по закону. Современный суперарбитр это не судья над судьями в прямом смысле слова, как это описывают договорные грамоты, а лицо, имеющее равное процессуальное положение с другими арбитрами. Его преимущество ограничено решением процедурных вопросов, которым должны подчиниться другие арбитры. Тем не менее, не смотря на существенную трансформацию власти суперарбитра, его формальное преимущество перед другими арбитрами налицо. Да и способ его выбора остался неизменным.

Таким образом, рассматривая договорную подсудность как институт защиты прав в Древней Руси в сравнении с Древней Грецией, Римом, Германией, мы видим, что процедуру его формирования, основанную на субъективной воле сторон и реализованную в договоре; выборность судей на основе субъективной оценки их качеств как «добрых людей»; опора на нравственные принципы справедливости и равенства при разрешении спора, принятия решения и подчинение ему сторон не изменили ни различие территорий, на которых они формировались, ни эпохи, в которые проходило его становление, ни характер отношений в определенном обществе между субъектами, между субъектами с одной стороны и властью с другой, отношением лиц, власти и общества к собственности, вещным и личным правам. Современный прагматичный подход к третейскому способу зашиты прав и третейскому суду, как к правовому институту, породил его формальные и функциональные разновидности, национальные отличия в правовом регулировании, но не изменил его сущность, основанную на  нравственной природе человека и общества, заложенную в древности нашими предками.

Литература

1. Дювернуа Н.Л. Источники права и суд в Древней России: Опыты по истории русского гражданского права / Предисл. Канд. юрид. Наук А.В. Коновалова. – СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004.

2. Коновалов А.В. Предисловие. Дювернуа Н.Л. Источники права и суд в Древней России: Опыты по истории русского гражданского права / Предисл. Канд. юрид. Наук А.В. Коновалова. – СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004.

3. Псковская Судная грамота. Ст. 4. Хрестоматия по истории государства и права СССР. Дооктябрьский период/Под редакцией Ю.П. Титова, О.И. Чистякова. – М.: Юрид. Лит., 1990.

4. Платон. Апология Сократа, Критон, Ион, Протагор / Общ. ред. А.Ф. Лосева и др.; Авт. вступит. статьи А.Ф. Лосев; Примеч. А.А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч. – М.: Изд-во «Мысль», 1999. (Классическая философская мысль).

5. Соловьев В. С. Византизм в России. Спор о справедливости: Сочинения. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, Харьков. Изд-во «Фолио». 1999.

6. Шершеневич Г.Ф. Курс торгового права. Т. IV: Торговый процесс. Конкурсный процесс. – М.: Статут, 2003. 550 с. (Классика российской цивилистики).

[1] Н. Дювернуа. Источники права и суд в Древней России: Опыты по истории русского гражданского права / Предисл. Канд. юрид. Наук А.В. Коновалова. – СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004. С. 320.

[2] Там же. С. 322. Обращает на себя внимание и требует сравнения «энергический характер римской личности» и свободное выражение воли англичан.

[3] Там же. С. 324.

[4] Там же. С. 175. См. также Дождев Д.В. Указ. Соч.С. 44, 52 («судебные разбирательства по доброй совести» и «о принятии на себя обязанностей»). «Лицо, принявшее на себя обязанности арбитра (третейского судьи), несло ответственность за исполнение этой роли». С. 54.

[5] Там же. С. 323.

[6] Там же. С.324.

[7] Там же. С. 322-323.

[8] Псковская Судная грамота. Ст. 4. Хрестоматия по истории государства и права СССР. Дооктябрьский период/Под редакцией Ю.П. Титова, О.И. Чистякова. – М.: Юрид. Лит., 1990. С.26.

[9] Шершеневич Г.Ф. Курс торгового права. Т. IV: Торговый процесс. Конкурсный процесс. – М.: Статут, 2003. С. 43-44. См. также сравнение с европейскими торговыми судами на с. 41.

[10] Такое же соединение административных и судебных функций мы видим в современных волостных (мировых) судах. См.: Закон ЛР «О сиротских судах и волостных судах», ст. 28 ФКЗ РФ «О судебной системе в РФ».

[11] Шершеневич Г.Ф. Указ.соч. С. 66.

[12] Псковская Судная грамота. Ст. 32. См. также ст. 10-13, 27 и др. Хрестоматия по истории государства и права СССР. Дооктябрьский период/Под редакцией Ю.П. Титова, О.И. Чистякова. – М.: Юрид. Лит. 1990. С.27, 29.

[13] Суд Ярославль Володимерич. Правда Русьская. Пространная редакции по Троицкому списку. Хрестоматия по истории государства и права СССР. Дооктябрьский период/Под редакцией Ю.П. Титова, О.И. Чистякова. – М.: Юрид. Лит., 1990. С. 12.

[14] Псковская Судная грамота. Ст. 22. и др. Указ. Соч. С. 28.

[15] Коновалов А.В. Предисловие.Н. Дювернуа. Указ. Соч. С. 22-23.

[16] Н. Дювернуа. Указ. Соч. С. 49-50.

[17] Там же. С.46-47.

[18] Там же. С. 63-64.

[19] Там же. С. 56-67.

[20] Греческие города-государства были независимыми в политическом, военном и экономическом отношении. Общий язык, общая религия (пантеизм) и принадлежность к одной нации объединяющей роли не сыграли.

[21] Соловьев В. С. Византизм в России. Спор о справедливости: Сочинения. – М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, Харьков. Изд-во «Фолио». 1999. С.663-702.

[22] Н. Дювернуа. Указ. Соч. С. 36.

[23] Н. Дювернуа. Указ. Соч. С. 324-325.

[24] Там же. С. 325.

[25] Там же. С. 327. Ср. с мифологическим судом Зевса у Гомера, см. сноску 21.

[26]Платон. Апология Сократа, Критон, Ион, Протагор / Общ. ред. А.Ф. Лосева и др.; Авт. вступит. статьи А.Ф. Лосев; Примеч. А.А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч. – М.: Изд-во «Мысль», 1999. (Классическая философская мысль). С. 449.